|  | 
Договор заключил я с моими глазами, чтобы они не глядели с вожделением на девушку. Ведь что за удел человеку от Бога свыше и что за наследие от Всемогущего с небес? Не беда ли суждена грешникам и гибель – творящим зло? Разве Он не видит мои пути и не считает каждый мой шаг? Ходил ли я во лжи, и спешили ли ноги мои к обману? Пусть Всевышний меня взвесит на верных весах, и тогда Он узнает, что я непорочен! Если стопы мои от пути уклонялись, если сердце моё похотливо следовало за моими глазами, и руки мои осквернялись, то пусть другие съедят то, что я посеял, и исторгнется с корнем мой урожай. Если сердце моё соблазнялось женщиной, если я выжидал её у дверей ближнего, пусть жена моя мелет зерно другому, и чужие люди с ней спят. Ведь это гнусное преступление, грех, подлежащий суду. Ведь это палящий огонь, низводящий до царства смерти; он сжёг бы всё моё добро. Если лишал я слугу или служанку справедливости, когда они были в тяжбе со мной, то что стал бы я делать, когда Всевышний восстанет на суд? Что я сказал бы, будучи призван к ответу? Разве не Тот, Кто создал меня в утробе, создал и их? Не один ли Творец во чреве нас сотворил? Если я бедным отказывал в просьбах и печалил глаза вдовы, если один я съедал свой хлеб, с сиротою им не делясь, – я с юности растил его, как отец, и всю жизнь заботился о вдове, – если я видел гибнувшего нагим и нищего без одежды, и сердце его не благословляло меня, за то, что согрел я его шерстью моих овец, если поднимал я руку на сироту, зная, что есть у меня влияние в суде, то пусть рука моя отпадёт от плеча, пусть переломится в суставе. Я боялся бед от Всевышнего и, страшась Его величия, я не смог бы такого сделать. Если бы я на золото понадеялся и сказал бы сокровищу: «Ты опора моя», если бы ликовал, что богатство моё несметно, что так много собрала моя рука, если, глядя на солнце в его сиянии или на луну в её сверкающем шествии, я втайне прельщался сердцем, и слал им воздушный поцелуй, то и эти грехи подлежат суду, ведь так я предал бы Бога небесного. Если рад я был гибели моего врага, ликовал, когда он попадал в беду, – но я не давал согрешить устам, не призывал проклятия на его жизнь, – если в шатре моём говорили: «Мы не насытились его угощением!» – но и странник не ночевал на улице, ведь мои двери отворялись ему – если я скрывал свой грех, как и другиеa , в сердце своём прятал вину, из-за страха перед толпой, из-за боязни перед сородичами, – то я бы молчал и сидел взаперти. (О, если бы кто-нибудь меня выслушал! Вот подпись моя под тем, что я сказал. Пусть Всемогущий ответит теперь; пусть мой обвинитель запишет своё обвинение. О, я носил бы его на плече, надевал его, как венец! Каждый свой шаг я открыл бы Ему, и, как князь, приблизился бы к Нему.) Если взывала против меня земля, и рыдали её борозды вместе, потому что я ел её плод, и не платил за него, и душу владельцев её изнурял, то пусть растёт вместо хлеба тёрн и сорные травы взамен ячменя. На этом закончились речи Аюба. Примечания
 | 
 |